Допустим, 1986 год в Советском Союзе. Не обязательно 26 апреля, не обязательно Припять, не обязательно даже УССР. Люди живут обычной жизнью, но их быт – быт последнего советского поколения – спустя годы профессор Калифорнийского университета Алексей Юрчак опишет словами, напоминающими скорее сказку: «Это было навсегда, пока не кончилось». Мол, на закате СССР система казалась вечной и безальтернативной, но после ее краха люди запросто отряхнулись от прошлого и зашагали дальше, удивляясь, как им удалось столько лет прожить в этом сонном царстве. Спустя 33 года после трагедии мы можем с горькой иронией ответить: удавалось, потому что государство очень уж старательно хранило их сон. Так усердно, что скорее бы позволило тысячам людей умереть, чем проснуться.
Фото: HBO
«Чернобыль», снятый в Литве шведами и американцами по заказу Sky (Великобритания) и HBO (США), вызывал закономерный скепсис у людей, родившихся по эту сторону Железного занавеса. Но правы оказались те, кто поверил в сериал: первый часовой эпизод даже превзошел ожидания, обернувшись полноценным фильмом-катастрофой. В нем еще не фигурирует героиня Эмили Уотсон, и Стеллана Скарсгорда в роли зловещего главы правительственной комиссии мы лишь услышали по телефону, но остальные лидеры актерского состава уже оправдали возложенные на них надежды (почему-то сначала автоматически пишешь «возложенный на них долг»).
Джаред Харрис. Фото: HBO
Джаред Харрис и Адам Нагаитис недавно делили съемочную площадку в «Терроре» (AMC), но теперь их героев ждет террор – и в значении «страх», и в значении «психологическое насилие» – куда более изощренный. Обоим британцам достались роли реальных персонажей: Харрису – расследователя причин катастрофы Валерия Легасова, Нагаитису – пожарного Василия Игнатенко (даже признавая, что он ничуть не похож на реального Игнатенко, трудно отделаться от мысли, что за кельтским фасадом актер до сих пор успешно скрывал белоруса).
Адам Нагаитис. Фото: HBO
Жене Василия (ее сыграла Джесси Бакли из «Войны и мира» BBC) не спится в апрельскую ночь, и, глядя в окно, она видит в стороне ЧАЭС вспышку. В других квартирах этого не видят, но вот толчок, который следует за вспышкой, точно чувствуют. И что же? Не в силах уснуть, эти люди пойдут к железнодорожной насыпи любоваться заревом. «Красиво», – скажет какая-то женщина. «Что-то металл во рту чувствуется», – может добавить ее спутник, но и он не обеспокоится. Наверху будут работать над тем, чтобы он и дальше не беспокоился – а когда паника в Припяти будет уже неизбежной, настанет черед хранить покой других городов и республик.
Фото: HBO
Пожалуй, эта подчеркнутая наивность населения – одна из немногих фальшивых нот пилотного эпизода. С другой стороны, без этого акцента на патернализме западному зрителю была бы не так очевидна дефективность «улья» градообразующих предприятий, а в более широком смысле – всей системы под жестким, но хаотичным управлением вечной «Tseka». Кажется, все знают, как функционирует предприятие и что на нем происходит в данный момент: мне, мол, мой друг, сантехник (или уборщик) со станции, сказал, что там все путем. Да там всегда все путем, только к топливу нельзя приближаться, иначе пропишут каждый час выпивать по стакану водки. И то, плохо разве? На самом деле, все что-то знают, но тех, кто знает точно и наверняка, не услышат. Их бросятся перевоспитывать.
Фото: HBO
Сцены такого «перевоспитания», когда сомневающихся вынуждают взглянуть на Четвертый блок своими глазами, поднимают пилот «Чернобыля» с уровня драматического триллера до настоящего образца космического ужаса: сериал вместе с первыми жертвами катастрофы заглядывает в ее самое сердце – в ту пропасть, которая в фильмах другого жанра оборачивалось черной дырой или «горизонтом событий». В «Чернобыле» нет фантастики, но в нем, как в кошмарных космических одиссеях, есть безумный капитан и чудовищное тщеславие. Хриплый певец Кон О’Нил в роли директора АЭС Брюханова – не самое очевидное кастинговое решение (кажется, продиктованное желанием иметь в актерском составе Иэна Макшейна «для бедных»), но и это работает. Как и Пол Риттер в роли другого ситуативного антагониста, старшего инженера Дятлова, он демонстрирует, что подчас самыми страшными в момент катастрофы могут быть спокойные люди.
Сравнения музыкальной составляющей сериала с «Дюнкерком» поначалу тоже казались преувеличенными, но саунд-дизайн «Чернобыля» и впрямь можно назвать безупречным: аккомпанирующий (недиегетический) дрон все время грозит слиться с (диегетическими) звуками индустриальных процессов, тревоги и сирен, но так до конца и не сливается, ни на секунду не убавляя напряжения.
Фото: HBO
Однако, пожалуй, самое важное – это то, чего сериал не делает – по крайней мере, пока. Он не тычет в лицо зрителю параллелями с современностью (при том, что вне съемочной площадки актеры не могут удержаться от рассуждений об уроках Чернобыля для нынешних отрицателей глобального потепления). Действие происходит в 86–88 гг., и только. Никакого закадрового комментария «о главном», никаких красноречивых кадров нынешней Припяти. Когда драму не нужно объяснять экспозиционными диалогами и вдалбливать международному зрителю справкой «что все это значит для меня и моих детей» – значит, драма разыграна хорошо. Впрочем, в плане того, как разыграть не драму – трагедию – у этого сериала были лучшие учителя. Худшие друзья своего народа.
Фото: HBO
