_
_
Фильм снимался довольно давно – съемки начались в 2014 году. С тех пор вы как-то переосмыслили отношение к нему?
Ну, фильм начал сниматься в 2014 году, потом был год паузы, потом он продолжил сниматься в Австрии. Потом полтора года монтировался. Год назад я первый раз показал его в Роттердаме. А раз съемки начались в 2014-м, то это значит, что работать над фильмом я начал за год-полтора до того. Конечно, за такой отрезок времени меняется человек, который делает фильм; меняется и сам фильм, меняется достаточно радикально и его тема, и форма, и структура, и подход, какие-то вещи теряют внутреннюю актуальность для автора, на какие-то вопросы в процессе находится ответ.
Год назад в интервью вы говорили, что фильм тяжелый и личный для вас, и вам сложно его показывать людям, которые не хотят на какие-то показанные в нем болезненные вещи смотреть. Сейчас вам проще?
Сейчас проще, потому что у меня начался – или я начал – какой-то новый этап жизни со следующим фильмом. Этот фильм был для меня какой-то частью жизни – работа над ним, мысли, состояния, проблемы, – но она завершена, и завершилась она как раз после Роттердама.
«Несмотря на то что «Квадрат» меня поразил и восхитил, «Нелюбовь» была мне больнее и ближе»
А о каком следующем фильме вы говорите?
Он будет очень сильно отличаться от «Января – марта», как «Январь – март» отличался от фильма «Больныесукалюди» (режиссерский дебют Юрия. – Ред.). Мне хочется погрузиться совершенно в другие вещи, по-другому попробовать поработать. Я хочу снимать его в Киеве, и частично он будет о Киеве. Я хочу, чтобы это был необычный взгляд на город в принципе – не как географическую координату, а как совокупность людей, которые согласились на определенные правила сосуществования. Работает ли эта форма жизни вообще? Каковы ее проблемы, каковы проблемы современного городского жителя?
Это художественный или документальный фильм?
Художественный.
Он пока на стадии концепции?
Пока на стадии поиска финансирования для того, чтобы закончить концепцию и подать ее на съемочный бюджет.
_
_
Вы как-то рассказывали историю о том, как приехали в Киев и вас чуть ли не пытались расстрелять на Бориспольской трассе. Мне тогда показалось, что вы вообще хотите дистанцироваться от местных реалий. Почему поменялось ваше отношение?
Да я не могу сказать, что оно поменялось – или что было такое отношение. Киев, скажем так, «прошел кастинг». У меня была идея, конструкция, которую можно было применить к любому городу – Нью-Йорку, Сан-Пауло… Но из всех возможных вариантов Киев – наиболее подходящее место, куда, плюс ко всему, мне бы очень хотелось вернуться после времени, проведенного вне него, с каким-то отвыкшим от него взглядом. Я вот сегодня обнаружил, что заблудился на Бессарабской площади. (Смеется.)
А вообще часто бываете в Киеве?
Стараюсь три-четыре раза в год. Но у меня 2,5-летний ребенок, он растет в Вене, поэтому сложно. Не говоря уже о работе.
За украинским кино успеваете следить?
Слежу, хотя далеко не все получается смотреть. В украинском кино много людей, с которыми я продолжаю работать, дружить, поэтому я в курсе того, кто и что делает.
_
_
Кого бы вы своим австрийским знакомым посоветовали из украинских кинематографистов?
Рому Бондарчука посоветовал бы, Буковского (режиссер-документалист Сергей Буковский. – Ред.), Валика Васяновича.
А из условного массового кино?
Вот с массовым украинским кинематографом я не особо пересекаюсь.
Я для себя так и не смогла определить, «Январь – март» – это все-таки фильм из школы постсоветской драмы или европейской? Ваши учителя – они с Востока или с Запада?
Я сам еще не определился, если честно. Да и нет необходимости определяться. И та, и та – потому что я был и там, и там, продукты одной эпохи и цивилизации и другой через меня проходили. Это все как-то блендерится – и я выдаю вот такое кино. Возможно, если я на десять лет перееду в Тунис, то в каком-то фильме будут очень ярко выраженные африканские черты. (Смеется.)
_
_
Интересное совпадение – 19 апреля состоится премьера вашего фильма и параллельно в Украине начнется прокат «Нелюбви». Его тоже давным-давно показали на фестивалях, тоже называли нигилистичным фильмом, как и ваш. Как вообще относитесь к Звягинцеву?
Я так счастлив, что его фильм не запретили в Украине, потому что для меня это один из самых мощных фильмов Звягинцева и один из самых мощных фильмов прошлого года, если не больше. Мне было очень обидно, что он практически ничего не получил на премии Европейской киноакадемии, потому что он абсолютно безжалостен. Несмотря на то что «Квадрат» меня тоже поразил и восхитил, «Нелюбовь» была мне больнее и ближе. Наверное, отчасти это ответ на ваш прошлый вопрос по поводу «постсоветского» и «западноевропейского».
Насколько вообще трудно было после переезда в Австрию вливаться в тамошнюю среду – не на бытовом уровне, а в плане творчества?
Переезд я осознал постфактум – по прошествии нескольких, может быть, даже лет. Потому что я туда не переезжал, у меня там просто была работа – много работы. И, если честно, рабочих контактов, отношений и интересов мне настолько хватало, что возможности и необходимости социализироваться или куда-то себя интегрировать совершенно не возникало.
_
_
Переехать из Украины в Австрию и снимать более «европейское» кино – это одно дело, а вот заниматься коммерческими проектами и начать снимать независимое кино… Вы раньше работали в рекламе, на телевидении?
Да, но это было очень давно. А потом пришлось прекратить, потому что были «Больныесукалюди», был Ugly, и стало совершенно не до того.
Вообще этот коммерческий опыт был полезен или – просто перетерпеть?
Это было еще начиная с моих 19-ти до 23-24 лет. Мне тогда было интересно все, что хотя бы отдаленно и опосредованно связано с кино. Я изначально хотел попасть в кино. На телек я пошел, потому что хотел научиться монтажу – хоть чего угодно и на чем угодно. Реклама – это другой мир, где можно было подсматривать за тем, как проходит съемка, как работают с кадром – это все дико интересно поначалу. Но в какой-то момент каждое из этих направлений себя исчерпывает. И ты понимаешь – всему, что я могу применить там, где я хочу это применять, я здесь научился.
Мне повезло с этими скачками – с переходом с ТВ на рекламу, из рекламы в монтаж кино. Ну а потом не повезло и я поехал снимать документальный фильм. (Смеется.) В Австрии прокатывали «Больныесукалюди», и это обеспечило достаточно большой набор контактов – людей, которые заинтересовались, и с частью этих людей мы впоследствии работали вместе.
Как снять семейный фильм ужасов: интервью с режиссером фильма «Тихое место»
«Январь – март» – это ваша личная история, но в сценарии указан соавтор. Какова была его роль?
Он – один из продюсеров фильма, который прошел со мной все этапы – от каких-то сценарных моментов до поиска локаций, за что я ему очень благодарен.
А Мария Хофштеттер появилась в фильме благодаря Зайдлю? (Ульрих Зайдль – австрийский режиссер, автор кинотрилогии «Рай» и один из продюсеров фильма «Январь – март». – Ред.)
Нет, как раз таки благодаря соавтору, Клаусу (Приднигу. – Ред.). Он раньше работал с Зайдлем, работал с [Михаэлем] Главоггером, это была одна тусовка. Через Клауса уже появился контакт с Марией, с Вольфгангом (оператор Вольфганг Талер. – Ред.).
Мария известна благодаря очень характерным ролям – и очень трудно представить, какой она человек в жизни…
Это вообще один из моих любимых людей, пример того, каким должен быть человек. Это очень чувствительный, очень скромный, теплый, простой в общении и альтруистический человек, которого абсолютно не испортила определенная степень известности. По Вене она катается на велосипеде.
«После Малика я включил «Идиотов» Ларса фон Триера, абсолютно антиэстетический визуально фильм. Но его первый красивый кадр производит большее впечатление, чем все кадры Терренса Малика»
Сцена с ней в лодке среди камышей и сцены с колышущимся полем очень красноречивые, хотя это просто природа, ничего особо не происходит. Если брать не драматургию, а именно картинку, кого бы вы назвали в числе своих учителей?
Мне кажется, это меняется, и в следующем фильме будет выглядеть уже по-другому. Какую-то аналогию можно провести с Терренсом Маликом. Но забавно, что Малика я посмотрел только 9 месяцев назад, потому что его кто-то упомянул в рецензии. (Смеется.) Но у него подход к съемке очень похож на мой – или у меня на него. Я понимаю, как та или иная сцена была сымпровизирована. А в Ugly большинство сцен – это очень длинные импровизации.
Но с Терренсом Маликом (это в контексте размышлений о будущем фильме) есть забавная штука – он безумно красивый, каждый кадр. Очень чувственный, живой, глубокий, но после Малика захотелось посмотреть что-то контрастное. И я включил «Идиотов» Ларса фон Триера, абсолютно антиэстетический визуально и аудиально фильм – вот этот его «догмовский» принцип. Первые минут пятнадцать фильма просто больно слушать и смотреть на эти склейки. А потом появляется первый красивый кадр и он производит большее впечатление, чем все кадры Терренса Малика вместе взятые.
Актеры, снимавшиеся у Малика, рассказывают, что он может снимать сцену с ними, потом увидеть какую-то птицу и скомандовать «снимаем птицу!». И так всегда. В результате 80% актеров он нещадно вырезает. Вы тоже видите птицу?
Я очень зависим от времени, места и того, в каком состоянии мы застаем это место, потому что скаутинг и утверждение локаций все-таки происходят в другой момент, и может пройти довольно большой промежуток времени. А потом ты приезжаешь на эту локацию, а там все совершенно по-другому. Я даже не беру какие-то экстремальные варианты вроде шторма, который начался на том поле у дороги, или снега, который пятнадцать минут шел, – единственный снег за весь фильм, который мы ждали полтора месяца как минимум. Да даже просто свет.
Из-за того, что я так внимательно относился к тому, что подскажет локация, часто происходили вещи, похожие на эту птичку Терренса Малика. Я даже хотел придумать себе фильм в студии, но меня отговорили. (Смеется.)
«У фильма была линейная и понятная версия, но она хуже передавала то, что я хотел этим фильмом сказать»
За счет этих полей, птичек и практически полного отсутствия диалогов фильм получается очень «эмбиентным», и непросто выстроить его события в одну цепочку. Если бы можно было вернуться к созданию фильма, вы бы что-то поменяли?
У нас была линейная и понятная версия, но она была меньше похожа на тот фильм, который получился, и она хуже передавала то, что я хотел этим фильмом сказать, чем вот эта ассоциативная, алинейная версия.
У фильма открытый конец, но какое у него продолжение в вашем воображении? Будет у героев хеппи-энд или что-то похожее на нормальную жизнь?
Если честно, это сложный вопрос. Я не знаю, будет ли у нас хеппи-энд – возможен ли он вообще: у нас, у моих друзей, моих родителей и родителей моих друзей. Чем обманчиво кино – тем, что оно дает ощущение конца и какого-то знака. Отличие жизни в том, что случился какой-то спрогнозированный хеппи-энд, а в следующую секунду ты переключился на какое-то другое состояние, попал в другую ситуацию – хеппи-энд остался в прошлом.
Я знаю, что у Ханны после всего этого физиологического и отношенческого ужаса случился момент хеппи-энда, понимания чего-то. Я знаю, что она вышла оттуда совершенно другим человеком. Мне было бы интересно наблюдать за ее дальнейшей жизнью. Я знаю, что Юра в конце фильма находится в крайне мрачной точке своего путешествия. Точка эта мне весьма знакома – и, как это ни странно, она может быть весьма продуктивной для его дальнейшей жизни. Эта история может научить его любить, в конце концов. Что касается персонажа Марии Хофштеттер и моего самого любимого персонажа в фильме, ее мужа… я думаю, что мне до сих пор безумно нравится финальная сцена с аккордеоном, пасьянсом, мясом. В ней очень много юмора.
Да, она какая-то абсурдно оптимистичная.
Мне кажется, что у них, несмотря на весь внешний мрак их отношений, все еще впереди.
Фото – Дарина Дейнеко-Казмирук / Arthouse Traffic
Фильм Юрия Речинского «Январь – март» в прокате с 19 апреля.
