Концепция антропоцена, гласящая, что человечество стало влиять на состояние планеты сильнее, чем остальная природа, заставила Николауса Гейрхальтера поближе взглянуть в своем фильме на земную кору и те внутренние и внешние раны, которые наносит ей наше стремление к прогрессу.

Название «Земля» вызывает целый ряд ассоциаций. Почему вы решили сосредоточиться именно на геологических аспектах Земли?

Если рассматривать Землю как организм, то земная кора – это ее кожа, ее самый деликатный орган. Я хотел поближе рассмотреть раны, которые мы наносим Земле. Для меня было важно показать определенные места и события, вызвать ассоциации и заставить зрителя думать. Когда в первый раз видишь эти огромные шахты и строительные площадки, они производят ошеломляющее впечатление, и трудно осознать, к каким значительным изменениям поверхности планеты привело вмешательство человека за очень короткий период. Но главное то, что ответственность за это лежит на всех нас, потому что современный образ жизни практически невозможен без «шрамирования» земной коры. У меня не было намерения вступить в конфронтацию с теми, кто там работает, и свалить всю вину на них; их вина здесь минимальна. Я считаю, что задача кино – приводить зрителей в такие места, которые иначе трудно повидать.

Вам не показалось, что, несмотря на гигантский технический прогресс, воплощенный в доступных человеку механизмах, та деятельность, которую вы показываете, все же очень архаичная?

Это была странная смесь чрезвычайно архаичной и в то же время совершенно банальной активности. Вы можете по-настоящему охватить весь масштаб происходящего только с расстояния, отступив назад. И я не думаю, что люди, которые целыми днями сидят в гигантских механических экскаваторах, расковыривая землю, видят полную картину работы, в которой они задействованы. Мы видим лишь наше рабочее место, наши машины, нашу собственную работу.

Но, вопреки рутинному аспекту, эти люди очень глубоко задумываются о том, что они делают: мне это показалось удивительным и в то же время обнадеживающим. Где бы мы ни снимали, нам встречались люди, чье отношение к собственным действиям – и, как следствие, к поступкам общества в целом, – было как минимум критичным.

Вы разбили «Землю» на семь глав. В начале вы говорите о глубинном влиянии человека на ландшафт и показываете очень тревожное зрелище – участки, где были удалены целые слои земли, – а под конец в основном сосредотачиваетесь на нарастающем день ото дня влиянии, которое такие изменения окажут на планету и всех ее обитателей. Какими критериями вы руководствовались, выбирая локации для фильма?

Нашей отправной точкой стало британское исследование, которое пытается снабдить каждую форму изменения ландшафта статистикой. Мы взглянули на перечисленные в нем примеры, чтобы понять, насколько они репрезентативны. Многие из них имеют небольшой масштаб, так что в плане фильма они не очень интересны. Поэтому одним из первых критериев, которым мы руководствовались, был именно масштаб деятельности. Потом мы ездили по локациям разных категорий, чтобы убедиться, что в фильме будет представлен целый спектр работ. По сути, нас больше всего заботили места, где по разным причинам поверхность Земли сильно изменилась.

Несмотря на картины разрушения, которые мы запечатлели, эстетический аспект происходящего поражает

Следующий критерий – практический: следует помнить, что за последние несколько лет в индустрии появилось гораздо больше ограничений, и получить разрешение на съемку стало сложнее. Для нашего фильма было не так уж важно, где находится тот или иной медный рудник – в Испании или в Южной Африке. Важно было найти именно крупный рудник и выйти на заведующую им компанию, которая смогла бы понять наш фильм, доверилась нам и позволила работать, не пытаясь при этом оказывать на нас давление.

Конечно, визуальный аспект тоже сыграл свою роль. В конце концов, мы же говорим о кинематографе. Несмотря на картины разрушения, которые мы запечатлели, эстетический аспект происходящего поражает. Нельзя позволить себе его бояться: он может стать ловушкой, но, так или иначе, это реальность, с которой приходится иметь дело. Мы искали места, где люди сознательно меняют поверхность планеты – и, само собой, хотели заставить зрителей задуматься об этом.

Структура каждого раздела фильма такова, что сначала нам показывают вид с большой высоты, как будто от лица некоего внеземного существа. Что подтолкнула вас к такому стилистическому решению?

Мы все знакомы с Google Earth и привыкли смотреть на планету с высоты – но все равно это лишь фотографии. А когда при аналогичном угле обзора перед вами движутся люди и машины – это совсем другое дело. Поскольку нам приходилось менять локации, этот подход сразу показался удачным. Кроме того, такой угол зрения позволяет увидеть деятельность человека с расстояния. Постепенно, двигаясь от отправной точки, вы можете приближаться и рассматривать детали. Это позволяет одновременно выдерживать огромную дистанцию и быть в непосредственной близости. Кроме того, расположение камеры на большой высоте дает вам большую свободу интерпретации.

В процессе съемок фильма вы также опускались на большую глубину. Позволило ли это вам по-другому осознать Землю?

Дело не только в этом фильме, но и в моем прошлом. Почти двадцать лет назад мы поселились на заброшенной ферме, где не было канализации: все колодцы были забетонированы. Самым логичным первым шагом реновации была покупка экскаватора. Когда ты без каких-либо физических усилий раскапываешь целые слои почвы, которые тысячелениями лежали невидимыми и нетронутыми, это очень странное ощущение. Один из парней в фильме тоже ссылается на подобный опыт, говоря, что чувствует себя астронавтом.

Когда ты без каких-либо физических усилий раскапываешь целые слои почвы, которые тысячелениями лежали невидимыми и нетронутыми, это очень странное ощущение

Я это тоже испытывал, пусть и в меньшем масштабе. Поначалу нарушить девственную почву ради прокладки труб казалось почти святотатством. Есть огромная разница между тем, чтобы наблюдать за работой экскаватора, и тем, чтобы самому оперировать экскаватором: осознавать, что без каких-либо усилий, простым переключением контроллера ты можешь оперировать огромными мощностями. И к этому быстро привыкаешь. Это именно то, что происходит с людьми в фильме. Для них это становится нормой, особенно в свете того, что такая работа считается необходимой. Все эти двадцать лет я ждал возможности как-то использовать собственный опыт в одном из своих фильмов.

Раздел, посвященный Вольфенбюттелю, где радиоактивные отходы захороняли в старой соляной шахте десятилетиями, но теперь собираются перенести из-за того, что старые геологические расчеты оказались неправильными, подводит нас к теме необратимого ущерба и точек невозврата, которые давно пройдены…

Кроме актуальных кадров, мы также показываем отрывки из фильма 1970-х, в котором утверждалось, что это хранилище абсолютно безопасно. Когда видишь такую слепую веру, начинаешь задумываться о том, что люди подумают о наших собственных поступках через 40 или 50 лет. Технологии развиваются быстрее, чем наше понимание технологий. Атомная энергетика – хороший тому пример.

В эпизоде, посвященном Вольфенбюттелю, я также попытался представить другое временное измерение. Даже сейчас, когда атомная энергия используется уже много десятилетий, и все понимают, что так или иначе будут накапливаться ядерные отходы, Германия по-прежнему занимается поиском подходящих могильников. Речь идет о нашем обращении с поверхностью Земли в гигантских масштабах. Мы не просто извлекаем что-то из земли: мы еще и делаем в ней захоронения. Следует помнить, что за 100 лет люди оставили после себя ядерные отходы, которые будут оставаться радиоактивными на протяжении времени, эквивалентного всей истории человечества.

Нам никуда не деться от этой проблемы – но у нас по-прежнему нет вариантов того, как с ней бороться. Она вызывает у нас ужас и заставляет гадать, как мы могли к такому прийти… но в то же время мы постоянно пожинаем плоды преимуществ атомной энергетики. Возмущение – самая простая реакция. Каждый мой фильм содержит критику цивилизации, но в то же время я хочу, чтобы люди поняли, каким образом ситуация зашла так далеко. Сейчас население мира составляет 7,5 млрд человек. Мы можем постараться жить так, чтобы уменьшить свое влияние на окружающую среду и отсрочить разрушительные процессы. Но в целом – таков наш мир. К сожалению, по своей сути мы обречены его разрушать.

В последних кадрах мы видим барьер – что это означает?

Это открытый финал. По сути, это не настоящее заграждение. Это преграда для людей вроде нашей героини Жанны, которая расставила «ловушки» на местности. Маленький экскаватор может снести такой барьер в любой момент. Так что барьеры затрагивают не всех. Само собой, преграда – это подходящее изображение для фильма, потому что оно символизирует конец чего-то. Но чего и для кого? После своего фильма «Человек разумный» я более-менее спокойно отношусь к подобному, потому что он показал мне, как мир и природа умеют преодолевать любые препятствия. Мы вечно рассуждаем о конце света, но на самом деле подразумеваем под этим конец человечества. А это далеко не одно и то же.

Неделя австрийского кино стартует 11 апреля. Подробнее о программе фестиваля читайте по ссылке.