Изначально не было никакого «Предателя». В 2012 году питчинг Госкино прошел проект «Оккупация» с бюджетом 24,12 млн грн (50% – государственное финансирование). Лента должна была рассказывать о холодноярских повстанцах в 1920 году. За шесть лет у руля проекта успели побывать четыре режиссера (Анна Гресь, Леся Калинская, Валериу Жереги и, наконец, Марк Хаммонд), сменилось пять вариантов названия, да и сама концепция трансформировалась до неузнаваемости.
«Я уже и не верил, что этот фильм дойдет до премьеры», – признался перед показом глава Госагентства Украины по вопросам кино Филипп Ильенко. – Он создавался в сложнейший период нашей истории, съемки выпали на зиму 2014 года, потом началась война, и они были приостановлены». Ильенко добавляет, что при утверждении финансирования курс доллара составлял 8 грн, а завершались съемки уже с курсом 28 грн. «Это настоящая преданность украинскому кино», – говорит он в адрес продюсеров фильма.
И впрямь: получись фильм качественным, эпопею с превращениями проекта и приходящими-уходящими режиссерами можно было бы даже мифологизировать: мол, вопреки всем бедам столь важное художественное высказывание все же увидело свет – пусть и не в той форме, в которой задумывалось. Тем более, на съемочной площадке собралась по-настоящему интернациональная команда: американский режиссер, литовский оператор, грузинский сценарист (Заза Буадзе).
Но что-то пошло не так. Как известно, та самая форма повествования изменилась с уходом молдавского режиссера, которого продюсеры заменили американцем Марком Хаммондом. Ему достался сценарий уже не об Украинской революции 1917–1922 годов, а о цензуре в СССР 70-х. В фильме своенравный режиссер Бойко создает ленту о событиях в Холодном Яру, которая вызывает гнев у кураторов из КГБ, и фильм отдают на перемонтаж молодой комсомолке из ВГИКа. Кадры, отснятые Валериу Жереги, как раз и стали тем самым черно-белым фильмом в фильме. (От роли Даши Астафьевой – если для кого-то именно она является поводом идти на премьеру – осталось примерно пять секунд.)
Когда на допремьерном показе закончилось знакомство со съемочной группой и наконец-то пошли начальные титры «Предателя», выяснилось, что у видео нет звука. «Для настоящего кино звук не нужен», – пошутил Филипп Ильенко. «Да и картинка», – тихо добавил кто-то, когда изображение тоже стало заедать. Когда проблема была решена и фильм пустили заново, облегчения это не принесло. Композитор Патрик Кеннел – еще один предмет гордости продюсеров – зачем-то озвучил фильм в духе вестернов: со слайд-гитарами и «квакушками». Драматические кадры, когда КГБшник с типажом КВНщика (Станислав Шокин) устраивает обыск в квартире главного героя-режиссера, приобретают какой-то совершенно посторонний комический оттенок.
«»В отличие от Запада, украинские работники кино менее избалованы», – говорит режиссер Марк Хаммонд. Но покуда украинский кинематограф не станет более требовательным, неизбалованными в первую очередь останутся зрители»
Кстати о «Смерти Сократа»: у любого человека, посмотревшего за свою жизнь больше десятка фильмов, при виде этой репродукции начнет закрадываться нехорошее сомнение, подсказанное афоризмом Чехова о ружье на сцене. Даже два: либо за этой картиной, в духе гангстерских фильмов, хранится что-то ценное – пусть и не дневник режиссера, который, по мнению КГБшника, доказывает его принадлежность к «ЦРУ и Моссаду». Либо – чего уж мелочиться – Бойко сорвет картину, как постер с Ритой Хэйворт, и вырвется из «совка» в свое персональное Зихуантанехо. И самое грустное – то, что в каком-то смысле создатели фильма реализовали оба этих наихудших варианта.
Понятно, почему цветная сюжетная линия так хаотично перебивается вставками из черно-белого «Яра»: они должны были стать комментарием к происходящему, подчеркивающими, как мелочны и трусливы в реальной жизни те, кто играл бравых повстанцев, – или наоборот, как они по-своему исполнены достоинства. Но выстреливает такая концепция лишь единожды – с героем Михаила Грицкана, которому сотрудник КГБ устраивает очную ставку с другими актерами. Актер невозмутимо рассказывает куратору, что хотел своей ролью продемонстрировать «гримасу национализма» – и нам показывают сцену, в которой его персонажа распинают в импровизированной революционной пыточной. Остальные вставки кажутся случайными: то ли отснятого материала «Оккупации» не хватило, чтобы полноценно сопроводить основную линию «Предателя», то ли это вообще непосильная для массового украинского кино задача – добавление метакомментария к повествованию.
Но, критикуя «Предателя», зритель рискует быть обвиненным в том, что он – как раз из тех людей, благодаря которым подавляется искусство и распускает свои щупальца цензура. Однако к «Предателю» как манифесту вопросов нет, претензии есть лишь к его неоднородной драматической форме. У американского писателя Рэя Рассела есть рассказ «Монтаж» – в целом сюжетно схожий с «Предателем». Его герой, comrade Gorodin, снимает фильм о революции (правда, французской), в котором партийные критики улавливают вредные обертоны. Вместо того, чтобы замять дело, режиссер перемонтирует фильм так, что он становится откровенным обличением советской власти. Этот рассказ вышел в «Плэйбое» в 1958 году. И очень грустно, что спустя 60 лет в Украине не нашлось менее ходульных приемов, чем в забавной агитке времен Холодной войны, чтобы показать, как отдельный человек высвобождает правду своей семьи и своей страны из тисков бездушной, идеологически верной «правды».
«Одним из самых больших открытий для меня было то, как много в Украине талантливых работников кинематографа – и, в отличие от Запада, здесь они менее избалованы», – говорит режиссер Марк Хаммонд. Сомнительный комплимент: покуда украинский кинематограф не станет более требовательным – к себе и к приглашенным авторам, – неизбалованными в первую очередь останутся зрители.
